И все же слез больше нет.
Чего только ни наслушалась в реале... Но я отвечаю одно: "Я ненавижу смерть и не хочу, чтобы умирали люди". Идеалистическая мыслишка шепчет: "Так ведь никто не хочет"... И я смотрю вокруг - мир такой большой, сколько людей вокруг! Ведь все же хотят мира! Или нет?
Но большинству просто пофиг, ковыряя в носу у телевизора, люди считают, что их ЭТО не коснется. У части - СВОЯ правда. У меня такой правды нет. Такой, чтобы перевесила все, стала единственно правильной. Стало бы много легче... Скорее всего, я ее и не найду... Просто слезы заканчиваются, остается страх: я просто не хочу войны. Никто не хочет, а потому и не видят, что она уже идет и совсем рядом, и как в черную дыру тащит всех. Хватит ли сил у моей страны не оказаться в этой воронке? И как помочь тем, кого уже мелют те адовы жернова? Знать бы...
Приведу ниже разговор дьявола и святого мученика о том, что мир спит и будет спать, о том, что проснувшиеся завтра - большая часть мира - зевнув, займутся своими делами. Итак, кусочек из диалога гестаповца и замученного им (ими) журналиста. Прага. 1943 год. Мир не изменился.
читать дальше"Он был безусловно занятнее и сложнее других гестаповцев. У него была богаче фантазия, и он умел ею пользоваться. Иногда он вывозил меня, как приманку, якобы на свидание в Браник, и мы сидели в ресторанчике, в саду, наблюдали струившийся мимо нас людской поток.
– Вот ты арестован, – философствовал Бём, – а посмотрим, изменилось ли что-нибудь вокруг? Люди ходят, как и раньше, смеются, хлопочут, и все идет своим чередом, как будто тебя и не было. Среди этих прохожих есть и твои читатели. Не думаешь ли ты, что у них из-за тебя прибавилась хоть одна морщинка?
Однажды после многочасового допроса он посадил меня вечером в машину и повез через всю Прагу к Градчанам, над Нерудовой улицей.
– Я знаю, ты любишь Прагу. Посмотри. Неужели тебе не хочется вернуться сюда? Как она хороша! И останется такой же, когда тебя уже не будет…
Он был умелым искусителем. Летним вечером, тронутая дыханием близкой осени, Прага была в голубоватой дымке, как зреющий виноград, пьянила, как вино: хотелось смотреть на нее до скончания веков…
– И станет еще прекраснее, когда здесь не будет вас, – прервал его я.
Он усмехнулся, не злобно, а как-то хмуро, и сказал:
– Ты циник.
..."
Еще вчера совсем рядом был мир. Сегодня кому-то помогает ненависть - раскрасил мир на черное и белое и все ясно! А если видишь полутона? А если...
Дай нам, судьба, умных правителей и командиров! Если они что-то еще могут.